Двадцать четвертая осень


Двадцать четвертая осень.
Солнце за лес оседает,
А за верхушки сосен
Ворон крылом задевает.
Думать стараюсь проще,
Жить, не касаясь столетий,
Не будоража толщи
Осени двадцать третьей.
Та, двадцать третья, осень
Тоже была пропащей,
И за верхушки сосен
Ворон цеплялся чаще.
Листья ложились глуше,
Травы шептались тише,
Чтоб не могли подслушать
Их разговоров мыши.
Мыши робели тоже,
Их полосатые спины
Редко мелькали над кожей
Сброшенных листьев осины.
Осень лишь знала дело
И на правах природы
Листья срывала смело,
Неба мутила воды.
Среди осин дрожащих,
Среди дубов и сосен
Думалось, что пропащей
Будет лишь эта осень.
Что через год примерно
Станут смелее птицы,
За целый год, наверно,
Что-то должно случиться.
Год так тянулся длинно,
Тихо, скользяще и тонко,
Дни, как узор паутины,
Рвались под пальцем ребенка.
Жалко не год пропащий,
Жалко лишь эту осень,
Ту, что могла настоящей
Стать, все слова отбросив.
Так, как бросает листья,
Так, как мелькают руки,
Небо дождями чистя
От летних звезд и скуки,
От синевы излишней
Для голубой прохлады.
Да вот не вышло, не вышло…
Может быть, так и надо.
Только еще острее
Хочешь сказать в этой чаще:
“Все же живи смелее”, –
Тихой листве уходящей.